Жизнь, Живучесть, Депрессия

Благодаря научным открытиям мы узнали как работает наше тело. Мы узнали, что такое гормоны, витамины, pH, нейротрансмиттеры, и нейроны. Научный метод действительно двинул человечество в сторону всемогущества и порождает новые и новые открытия каждый день, во многом благодаря идеалу непредвзятого, объективного исследования. Никаких субъективных интерпретаций, никаких предположений. Научный эксперимент требует полной ясности и точности, и это касается всех наук, в том числе психологии и психиатрии. Когда исследуют агрессию, не исследуют агрессию в общем, а исследуют что-то конкретное, например, количество нецензурных слов в речи, или физических ударов, или степень уязвленности жертвы. Это мотивировано желанием избежать неточностей, но в результате такой компромисс заканчивается тем, что мы никогда, в сущности, не узнаем что такое агрессия. Мы узнаем что-то о каких-то проявления агрессии, которые показались исследователю подходящим определением (ах, опять не удалось сбежать от субъективности!), у определенной группы людей (чаще всего студентов факультета психологии), в определенном месте (обычно американский колледж). Мы не смотрим в сущность агрессии, это слишком субъективно. И мы остаемся с набором необъединенных фактов, закрывая глаза на то, что простого наблюдения за фактами недостаточно, что кто-то должен делать синтез и создавать теории.

Успешный научный метод споткнулся о свое собственное превосходство над другими методами. Выбрав для себя только обозримые факты, он в силу своей структуры не может делать никаких заявлений о необозримом. А между тем многое, что касается жизни, и не только ежедневной человеческой цивилизованной жизни, а жизни как таковой, как способности клетки порождать новую клетку, невозможно увидеть.

Это особенно видно в психологии и психиатрии. Мы интуитивно знаем, что депрессия — это про внутреннее ощущение, это про то, как мир выглядит в глазах депрессивного человека, но нам тяжело сформулировать это интуитивное знание в терминах науки. И поскольку психиатрия сильно опирается на биологию, можно видеть, что и исследованиях биологии аккуратно избегают каких-либо заявлений о жизни. Жизнь в глазах биологии — это безличностные процессы самовоспроизводства. Понятие “живучесть” (vitality) полностью игнорируется таким подходом. А между тем живучесть, она о психике, а психика — это не что-то над физическими процессами, это и есть субъективная сторона физических процессов.

Субъективность — это жизнь со стороны субъекта. Это то, как мир предстает перед нами. В терминах феноменологии, сознание — это не объект, а процесс, чувственный опыт растянутый во времени и пространстве. Сознание как таковое — это поток опыта объединенный одним неотъемлемым качеством — существованием “Я”. Я тот, кто проживает этот опыт, я его субъект, и моя жизнь не набор событий, это целостность, и она цельна, потому что принадлежит мне и мне одному. Никто не сможет побывать на моем месте. Я никогда не смогу не быть в моей жизни.

В самой структуре жизни есть смысл. Мы всегда видим себя в контексте, мы делаем проекции своих устремлений на жизнь. И когда кто-то говорит “я потерял смысл”, это всегда очень лично и касается чего-то неосознанного, прирефлективного.

Невозможно дать человеку смысл, смысл можно только почувствовать и увидеть, и это глубоко индивидуально. Потеря смысла это не всегда о невозможности делать запланированное (хотя часто именно об этом, когда человек теряет работу, или становится инвалидом), это еще и о невозможности “ощущать” смысл. Мы всегда живем с сознанием прошлого и будущего. Смысл — это о возможностях, возможностях нового опыта и новых достижений, о возможности ощущать жизнь по-другому. Смысл настолько неотъемлем в структуре сознания, что его даже тяжело определить.

Живучесть сконцентрирована в теле, но безгранично проектируется на все, что мы видим или ощущаем. Когда мы полны энергии, то город, в котором мы живем, кажется нам наполненным красками, через него мы ощущаем радость. Когда мы устали, происходящее выглядит монотонным, неясным, смазанным. То есть живучесть — это медиум, через который мы ощущаем жизнь. Не только наше физическое состояние влияет на наше восприятие, но и наоборот: когда мы теряем смысл, когда мы чувствуем вину или печаль, еда теряет вкус и пропадает мотивация идти вперед. Самая питательная еда не может дать радость, когда мир выглядит бессмысленным. Подавленное чувство в теле — это не проекция сознания, это реакция организма в целостности: через префронтальные и лимбические зоны мозга, с участием амигдалы и гипоталамуса, с чрезмерной активацией симпатической нервной системы и подавлением иммунной системы, организм чувствует нехватку живучести и становится уязвимым, подавленным, и одновременно осознает свои ограничение, беспокоится только о выживании. Мы все знаем таких людей, в постоянных болезнях и ограничениях, и это не черта характера, это их восприятие жизни, это нехватка живучести.

Экстремальный случай депрессии, нигилистическая иллюзия или синдром Котара, характеризуется бредовой идеей “я мертв”. Пациенту кажется, что он уже умер, что он — гниющий труп, но также нередко такие больные говорят “мир умер”, “мир не существует”.

Для сознания “я” и “мир” никогда не бывают разъединены, как два объекта, как это делает аналитическое мышление. Мир предстает только как процесс, а я – как тот, кто в этом процессе живет.

Можно было бы сказать, что вопросы жизни и ощущений вне сферы науки, что наука предусмотрительно обходит их, потому что ничего не может утверждать в этой сфере. Но это неправда. Вместо субъективности научный метод видит в лучшем случае пустоту, но чаще — призрачное нечто. Почему-то упал уровень гормонов. Почему-то развилась депрессия. Почему-то заболел. И хорошо бы не забывать, что кроме объективных фактов, у человека есть еще смысл, который проецирует на мир, и именно он лежит в основе жизни.