Психоанализ в Художественной Литературе

Во вступлении к книге Новый Черный: Скорбь, Меланхолия, и Депрессия Дариан Лидер пишет, что есть не так много литературы о том, как потеря важного объекта влияет на человеческую психику в разделе научной литературы. А вот художественная литература, наоборот, практически исключительно описывает опыт утраты чего-то значимого, будь то родитель, возлюбленный, ребенок, карьера, собственный образ, или мечта. В этом тексте я рассмотрю как два бестселлера современной западной литературы можно анализировать с позиции психоанализа, а именно как переживания утраты чего-то значимого. Книги, которые я выбрала, были переведены на многие языки, изданы бесчисленными тиражами, и экранизированы. Это Есть, Молиться, Любить Элизабет Гилберт и Дикая Шерил Стрейд. Их обстановка очень похожа: женщина, находясь в глубокой депрессии, отправляется в путешествие, рвет со своей предыдущей жизнью, уходит от близких людей, и надеется таким образом найти или вернуть себя.

Даже невнимательный читатель заметит, что эти две книги далеки от вершины литературного искусства. Нет богатства слога, нет неизбежных аллюзий, нет прустовских метафор. Да, немного юмора, немного знаний истории в случае Гилберт, но на этом все. По большей части, книги написаны очень, очень простым языком. Словно вы читаете мейл, длиннющий мейл от старого друга, которого много лет не видели, за это время в его жизни многое изменилось, и он старается вам это рассказать. Словно этот друг неспешно пишет вам, распивая вино, поздно ночью, а сквозь текст чувствуется «теперь-то все позади, и я могу спокойно рассказывать о том, что меня почти убило». Тем не менее, эти незамысловатые книги изданы миллиоными экземплярами. В чем же причина? Именно в этом: один человек рассказывает другому, через какое г он прошел. И рассказывает именно таким образом, что при чтении думаешь: господи, как можно решиться такое рассказать кому-то в принципе, не то чтобы книгу написать и опубликовать? Другие бы попытались забыть, никогда не упоминать, и делать вид, будто ничего не произошло. И именно это и притягивает читателей, и объясняет такую полярность отзывов: одни говорят, что книга изменила их жизнь, другие — что это сущий примитивизм.

С точки зрения психоанализа никакой опыт не исчезает бесследно. Говоря более образно и понятно, если вы упали лицом в какашки, глупо делать вид, что ваше лицо сияет чистотой. Вам придется долго и упорно отмывать какашки со своего лица, вымывать запах из волос и, даже когда все это очищение будет закончено, вам не удастся избавиться от одного простого факта — на вашем лице были какашки. Впрочем, говоря популярным языком, именно они сделали вас таким, какой вы есть сейчас. Смысл здесь находится вот в чем: отмывание какашек, или прохождение через болезненный период, это процесс. Через него нужно прожить. Вот здесь я пишу о том, почему разрушать человеку иллюзии опасно, и как важно заставить его (а это не автоматический процесс) исследовать свою субъективную реальность вместо того, чтобы ориентироваться на «как должно быть на самом деле». Тем не менее, нормы общества таковы (и это не критика, а описание), что человек имеет право грустить только по большому поводу и очень ограниченное время. Например, критерии депрессии в DSM-IV позволяют не ставить диагноз депрессии первые два месяца после смерти близкого человека при наличии симптомов депрессии (там же высказана идея, что переживание горя после смерти близкого защищает человека от клинической депрессии в последствии). Ирония состоит в том, что два месяца это горе, а после двух месяцев — сразу депрессия, то есть рамки очень искусственные и грубые. Все это подводит к отрицанию горя и попыткам вести нормальную социальную жизнь. То есть человек вынужден свою грусть искусственно подавить (во многих случаях безуспешно, как напоминает нам растущая статистика депрессии) и получает возможность прожить свое горе не сознательно, а через проживание историй описанных в книгах и показанных в фильмах. Другой возможностью есть проживание горя публично, как, например, когда умирает музыкальный идол или большой политических лидер (вспомним, как плакали миллионы на улицах после смерти Сталина). То есть выход накопившейся боли происходит не напрямую, а косвенно, через горе, которое разрешено оплакивать. Это объясняет известный парадокс трагедии, а именно: почему мы стремимся испытывать негативные эмоции через просмотр или чтение трагедии, хотя самих по себе негативных эмоций стараемся избегать? Да именно потому, что негативные эмоции, не найдя выход через осознанное проживание, выходят через воображаемое проживание.

Так что же происходит в историях рассказанных Гилберт и Стрейд? Давайте сначала о Есть. Молиться. Любить. Молодая женщина тридцати лет вдруг разводится с мужем, бросает свою устоявшуюся жизнь, планы о детях, и уходит к молодому парню, с которым у нее разворачивается безумная и очень трагичная любовь. Трагичная не в силу обстоятельств, а просто в силу того, что люди иногда не сходятся характерами. Казалось бы, миллионы женщин ежегодно проходят через то же самое, точно так же теряют брак, иногда вместе с ним и социальное положение, и обеспеченность будущего, и вообще мечты на самореализацию. То есть, такую потерю переживают многие. Но почему именно эта история стала такой популярной? Ответ, на мой взгляд, лежит в бешеной откровенности автора. Она не стесняется описывать в подробностях, как она сворачивалась колачиком на коврике у кровати своего мужчины, потому что не могла перенести его эмоциональную отстраненность ночью. Его эмоциональная отчужденность приносила ей большую боль. Учитывая, что это произошло сразу после того, как она оставила своего мужа — то есть у женщины развился комплекс вины — вылилось это в такую депрессию, когда она однажды всю ночь боролась с ножом потому что хотела себя убить, но и не хотела тоже. Психиатр, к которому ее отвезла подруга, не задумываясь прописал антидепрессанты, говоря, что когда у вас болит печень, вы не ждете, что боль пройдет сама, а покупаете таблетки. Моя мысль при чтении была примерно такая: если взрослая тетя, уже продаваемый и известный писатель, проходит через такие проблемы и говорит о них так открыто, то почему многие мои знакомые и я в том числе считаем, что говорить о своей боли — стыдно и неприлично? С истериками и печалью, автор год путешествует, чтобы избавиться от своей боли и избавляется-таки.

У Шерил Стрейд история чуть более серьезная. Возможности путешествовать год у нее не было, она работала официанткой в свои 25. У нее умерла мать от рака, и после этого Шерил превратилась в наркоманку и изменщицу. Она так и пишет, что изо всех сил старалась быть хорошей женой, но не могла, и потому ее личность раздвоилась: с одной стороны, она любила своего мужа, с другой, не могла себя сдержать от желания физической близости с другими. «Я его любила, но я хотела быть одна». И, сколько бы я не слышала историй от людей, переживших или переживающих тяжелый опыт, они все говорят о чем-то, что не в их власти, и чаще всего это поведение. Они делают то, что какая-то их часть делать не хочет. От этого возникает еще большее чувство вины. Шерил это привело к героину, и она хорошо описывает как произошел этот выбор: она не могла переживать свою боль, а потом рационализировала («Я экспериментатор», «Я та, кто сказала «да», вместо «нет»», «Я творческий человек»). В итоге, единственным способом пережить свою потерю для нее было пройти пешком большую часть тропы от Мексики до Канады и за эти примерно 100 дней справиться со своим горем.

Что объединяет обе истории, так это то, что и Гилберт, и Стрейд, уходят из своей привычной жизни и остаются со своими чувствами один на один. Не этого ли хотят люди в депрессии? Ведь интуитивно, они не идут на контакт. И хотя первая реакция на большую боль — избегание любой вещи, которая провоцирует эмоции (как Гилберт пишет, она начинала плакать, если в одном предложении сочетались слова «Леонард» и «Коэн»), то есть отрицание травмы, в дальнейшем идет желание переживать потерю снова и снова (Ура! Вот почему хочется пересматривать Титаник!). Именно этим и можно объяснить сумасшедшую популярность простых человеческих историй: о смерти родителей, о разводе, о потере работы. Потому что, в конце концов, все мы хотим нормально функционировать, но для этого важно не претворяться, что мы не упали лицом в какашки, а потратить время на признание этого факта и отмыть их. И слава богу, что это можно сделать через чтение.